Рахиля была в ярости, когда узнала о том, кого обвиняют в убийстве. Она не могла поверить, что какой-то помощник, ничтожество, поднятый Анваром из грязи, решил убить своего благодетеля. Она беспрестанно говорила об этом последние несколько часов своему мужу, не понимая, что ее оскорбления в адрес Руслана выглядят по меньшей мере двусмысленно – ведь сам посол тоже возник из ничего, благодаря своей женитьбе на дочери президента.
Она негодовала, узнав о том, что Руслан мог ревновать. Были забыты все ее старые обиды на Галимова. Она позвонила Айше и долго возмущалась гнусным поведением помощника, посмевшего поднять руку на своего благодетеля. Робкие попытки Айши возражать против этой версии наталкивались на твердую убежденность Рахили в абсолютной вине Руслана.
Рахиля закончила разговор и обратилась к мужу:
– Они должны были гордиться, что он вообще обратил внимание на эту замухрышку, – неистовствовала она. – Кто они такие, чтобы еще и ревновать? Он вообще мог не обращать внимание на эту дрянь. Так, оказывается, у них еще есть и амбиции! Они, видишь ли, чувствуют ревность и обиду. Какая гадость! Когда они поступают на работу и готовы за деньги на все, что угодно, тогда они не думают о своих чести и достоинстве.
– Людей нельзя доводить до крайности, – рассудительно сказал Набатов, – иногда они ломаются и тогда способны на безумные поступки. Видимо, он довел их до такого состояния. Может быть, чересчур приставал, а Руслану это не понравилось. Говорят, что она в положении.
– Ему не понравилось, – фыркнула Рахиля. – Кто он такой, чтобы поднимать руку на своего благодетеля? Он, видите ли, сам виноват. Ты вообще думаешь, о чем говоришь? Значит, если завтра мы кого-нибудь решим выгнать, то он может взять нож и прийти зарезать всех нас?
– Это разные вещи. Галимов не собирался их выгонять. Очевидно, он вел себя не совсем порядочно…
– Хватит. Он был родственником моей сестры, – крикнула Рахиля, – и я добьюсь, чтобы этому мерзавцу дали смертную казнь за такое жестокое убийство.
– В Австрии давно отменена смертная казнь, – меланхолично заметил посол.
– Пусть тогда судят в Германии. Хотя там казнь тоже отменена. Нет, пусть выдадут нашей стране.
– Твой отец наложил мораторий на смертные казни, – напомнил Набатов.
– Значит, отменит мораторий. Нельзя оставлять безнаказанными такие преступления, – окончательно разозлилась Рахиля.
Сейчас она сидела на диване, все еще не остывшая после этого бурного разговора, и пыталась дозвониться до своей сестры, которая почему-то отключила мобильный телефон.
Следом за ними в зал ресторана вошли супруги Яцунские. Иосиф Александрович был в черном строгом костюме; Инна тоже выбрала черное платье, словно они уже объявили траур по погибшему Анвару Галимову. Инна устроилась на другом диване. Она была довольна развитием событий. Ведь она предупреждала мужа о том, что в их компании – настоящий «вертеп». Теперь, после убийства Галимова и ареста его помощника, можно будет избавиться от всех вертихвосток, которые там были, – от этих Злат и Амалий, которые на работе занимались неизвестно чем. И, конечно, в первую очередь от Вероники Вурцель.
Вероника вошла в зал, одетая в джинсы и темный джемпер. Волосы она собрала в большой узел. Усевшись в углу, она словно подчеркивала свою непричастность к происходившим событиям. Стремительно вошел Давид. Он огляделся, взял стул и уселся неподалеку от посла Набатова и его супруги. Нужно думать о будущем. Может, Рахиля решит, что Иосиф Александрович слишком мягкий тюфяк, для того чтобы возглавить компанию, и предложит ему, Давиду Модзманишвили, стать президентом вместо погибшего Галимова. Тем более что уже доказано, кто совершил это странное убийство.
Фаркаш вошел чуть хромая, словно у него болела нога. Он по-прежнему изо всех сил пытался скрыть свою радость по поводу случившегося: о таком подарке судьбы венгр даже не мечтал. Ведь получилось так, что в одну ночь были решены все его проблемы. Галимова, непримиримо настаивающего на выплате денег, уже не было, а с Яцунским он сумеет договориться. Самое приятное было в том, что подобная сделка ему ничего не будет стоить: не придется платить комиссионных ни Баграмову, ни Веронике Вурцель. Это было приятнее всего.
Айша пришла одетая в серое платье, словно все еще не решалась поверить в гибель своего мужа. Посол поднялся, уступая ей место рядом с родственницей, и сел рядом на подставленный Баграмовым стул. Айша села около Рахили, и они взялись за руки, как две подруги. Такая идиллия могла бы вызвать умиление, если бы почти все присутствующие, включая консула, Баграмова и даже самого посла Марата Набатова, не знали о том, какие именно отношения связывали покойного с троюродной сестрой его супруги.
Последней вошла Амалия. Она была в ужасном состоянии, сегодня ей даже вызывали врача. Когда женщина вошла в зал ресторана, то Рахиля, Айша и Инна дружно отвернулись, выражая свое истинное отношение к этой молодой женщине, посмевшей стать причиной убийства президента компании.
Амалия села на свободный стул, который стоял неподалеку от Фаркаша. Он покосился на нее, но ничего не сказал. В конце концов, он даже должен быть благодарен этой паре за устранение такого грозного человека, как Анвар Галимов.
Дронго вошел почти сразу за Амалией, вежливо поздоровался со всеми и прошел к небольшому столу, стоявшему в центре зала, словно собираясь разложить на нем свои документы, которых, впрочем, у него не было. Все гости беспокойно озирались. Вместе с Дронго в зал ресторана вошла Джил. Она подошла к Амалии, села рядом с ней и взяла ее руки в свои, словно согревая их своим теплом. Примерно через минуту в зал ресторана вошли сразу пятеро мужчин: генеральный комиссар Морбитцер, старший инспектор Квернер, сотрудник прокуратуры Штреллер, менеджер отеля Эрвин Бальтцер и переводчик, который должен был переводить слова Дронго на немецкий язык. Все пятеро по очереди поздоровались с послом, затем с Дронго и уселись на стулья, поставленные недалеко от стола, около которого стоял эксперт.